«Современная война – это война образованных с необразованными». Точная мысль. Это сказал один из участников борьбы с т.н. «террористами» в Донбассе.
Мне очень не хватало этой простой и прозрачной мысли, чтобы развернуть свои собственные наблюдения и выводы. Пишу и замечаю – не о теории, и не о истории, а о происходящем, потому что война стала новой повседневностью моего непосредственного мира, в котором живу я, близкие мне люди, моя страна.
Пишу «морзянкой», понимая при этом, что посягаю таким образом на целое святилище новых символов и ликов.
У каждой войны есть предтеча, причина. На мой взгляд, причиной войны в Украине стало блокирование, купирование незавершенной демократической революции.
Гражданское революционное «майданное» движение (2013-2014) как уникальное вне-государственное и самоорганизующееся пространство действительно могло стать основой глубоких социальных преобразований.
Во-первых, потому что оно разворачивалось в условиях кризиса украинской государственности, разлагавшейся несколько лет от корпоративизма и тотальной коррупции. И именно поэтому повестка протеста – социальная, национальная и демократическая – вынуждала революционные силы не только «сменить власть» (что оставляло бы движение в пределах «переворота»), но и должно было в будущем выстраивать новые государственные институты, возможно – конституционный строй и новое устройство страны.
Во-вторых, это движение сопровождалось активным формированием новой гражданской «элиты», которая при наличии ресурса времени могла бы стать новым субъектом (-ами) формирования и участия в государственной власти. Возможно, впервые за годы независимости гражданские активы появились и в граждански-депрессивных юго-восточных регионах, что давало шанс на общенациональный формат и масштаб перемен.
Если в 2004 году протестное движение Майдана было удовлетворено сменой власти («переворотом» в пределах существовавшего тогда режима и всего госаппарата), то в 2014 году майданное движение имело перспективу выдвижения новых лидеров и новых идеологий, отражавших бы весь спектр повестки обновления («новые левые», новые национально демократические и либеральные силы).
Но. Майданное революционное движение было остановлено и разрушено контр-революционными силами. Не стоит боятся этих сильных слов, они к месту.
Вся загадка политического договора 21 февраля 2014 года (Янукович+Яценюк, Тягнибок, Кличко и посредники из европейских стран) в том-то и состоит, что «по умолчанию» разваливающийся Старый режим и его политические враги-конкуренты пошли на соглашение с одной целью – вывести вопрос власти за пределы революционного движения, решить его в рамках «сговора элит». Феноменальный взлет Турчинова многое объясняет. Можно долго морализировать о трагедии 19-20 февраля, но сталкивание лбами, цинизм и готовность жертвовать людьми ради власти — были с обеих сторон.
По сути, против революционного движения выступили две конкурирующие силы-участницы государственного переворота (прежде всего, политические команды «Батькивщины» и «Свободы») и потерявшие власть реваншисты (корпоративная группа Януковича и часть его команды из «Партии регионов», коррумпированная бюрократия силовых структур из юго-восточных регионов).
Именно обоюдный срыв договора и последующая циничная узурпация власти перевела весь майданный процесс в русло очередного «государственного переворота» (или простой «смены правящих элит», если угодно). Советую еще раз перелистать Люттвака, стоит того.
Иначе – не было бы такого форсажа с бегством одних, и такого же эгоизма и «дележа власти», цинизма и новой коррупции, — со стороны Нового режима. Узурпация на крови Майдана – другого слова не подберешь. Пару смешных назначений в КабМин – вместо гражданской палаты представителей. Партийные квоты даже в Минобороны – вместо профессионального подбора кадров. Крым в обмен на соглашение с ЕС – так выглядит преступная бездеятельность Нового Режима в отношении событий в Крыму. Более 2 миллионов сограждан просто молча «передали» в крепостное гражданство другой стране. Пугая войной с Россией. И практически НИЧЕГО не делая.
И если в 2004 году подобный «переворотный» выход из кризиса был не только приемлем для всех участников протестных событий, но даже в какой-то степени ожидаем, то в 2014 – он стал толчком, катализатором углубления кризиса.
«Смена правящих элит» через государственный переворот возможна и минимально конфликтна при условии относительно стабильной государственности и дееспособного государственного аппарата (силовая и управленческая бюрократия, административная система). Другое дело – блокирование революционного движения и переворот в условиях кризиса самой государственности и распада (организационного, кадрового) системы государственного управления.
В итоге, возникла ситуация цугцванга:
— Старый режим, заручившись гарантиями и поддержкой российской власти (несомненно, заинтересованной в углублении кризиса государственности Украины), и будучи в эмиграции, выступил главным организатором и спонсором контрреволюционных действий в подконтрольных регионах (Крым, Харьков, Донецк, Луганск, Николаев, Одесса, и др.).
— Новый режим, с целью сохранения обретенной власти, дальнейшего купирования майданного движения, и защиты от сбежавшего конкурента, перевел конфликт в плоскость геополитического противостояния (поддержка западных стран, фокусировка на антиукраинских действиях российской власти, мобилизационные призывы и решения внутри страны)
— Российская власть, умело играя на противоборстве контр-революционных групп и их конфликте, наращивала пропагандистское и военно-политическое присутствие благодаря действиям Старого режима в эмиграции. Киселевская антифашистская пропаганда – прямая дискредитация не Турчинова и Яценюка, а самого майданного движения. Крымская аннексия – просто блестящая военно-психологическая операция с опорой на внутриукраинские силы, коррумпированную региональную власть и имитацию легитимных действий в регионе (типа — работа ВС и правительства Крыма, референдум, и т.д.).
— ЕС и другие западные партнеры Украины, максимально использовав возникшее украино-российское противостояние, блокировали Россию на международной арене (санкции, политические и информационные акции и решения), тем самым стимулировав бегство капитала из РФ, выдавив РФ из глобальных клубов и коммуникаций (G8-G7), подтолкнув к форсированному сближению с Китаем. С началом открытой, почти фронтальной внутренней «молекулярной войны» в Украине (это когда внешние силы организовывают и управляют внутренним конфликтом за счет внутренних же участников и их обостренных антагонизмов), действия западных партнеров стали осторожней, а помощь – была ограничена кредитной и дипломатической поддержкой, санкциями (выгода которых очевидна и для Запада), подписанием политической части соглашения с ЕС.
— потерявший ориентиры гражданский актив майданного движения, постоянно оправдывающийся что они «не фашисты», но одновременно – вынужденно милитаризирующийся (самооборона всех уровней), был втянут в разрастающиеся внутренние конфликты на региональном уровне, а новые лидеры – либо привлечены в госструктуры, либо – вынуждены участвовать в милитарных событиях (медийно, интеллектуально, и физически — воевать).
Понимаю, что изложенное крайне схематично. И даже сухо, без эмоций и патетики. Все сказанное не исключает инового духовного феномена – рождения «новой Украины без границ», и широкого подъема гражданской активности и самосознания. Но все это подчиняется логике развернувшегося открытого милитарного конфликта, по сути – внутренней войны.
«Все последующее проливает свет на предшествующее». Революционное «майданное» движение, вернее, его энергия – начала сгорать во внутреннем конфликте. А физические территории майданов в городах превратились в скопище растерянных ветеранов баррикад и полумаргинальных приживальцев. Горожане-участники – устали и растеряны. Интеллигенция, молодой медиа-класс – вновь в позиции наблюдателя. Власть – в руках политической группировки, узурпировавшей ее в феврале. Финансирование начавшихся конфликтов – из капиталов, украденных Старым режимом, и госбюджета. Ожидания действий от новоизбранного президента – насторожены, внутренне ревнивы и конкурентны, а участники Нового режима не скрывая продолжают милитарную логику (инициативы военного положения, призывы воевать до последнего террориста, …)
Политические эксперты, а за ними и историки, еще долго будут анализировать первые загадочные два месяца – март и апрель – когда страна перевернулась. Романтика успеха обернулась трагедией братоубийственных столкновений на собственной территории. И еще раз повторюсь – все это в условиях кризиса государственности, который ведет к окончательному распаду базовых институтов (армия, безопасность, суды, административный аппарат) и заменой их суррогатами в виде территориальных самооборон, народных рад и прочего.
И если еще в марте многие, на время успокоившись после смены режимов, с ноткой возмущения спрашивали: «что делать с Майданом? Зачем он?», имея в виду захламленную территорию на площади в Киеве. То в последнее время все чаще звучит угрожающее – будет следующий Майдан. И речь уже не о площади, а о новом протесте. Чувствуют ведь еще… Вот только есть риск того, что после контр-революции и неудачного разрешения восточного конфликта следующий Майдан будет не революционным, а грубо-охлократическим – социальный бунт разъяренных, обманутых и окончательно дезориентированных людей.
В этом контексте, можно ли сегодня считать аннексию Крыма, кровавые события в Одессе, и военные действия в Донецке и Луганске «московским сценарием»? Лишь при одном существенном уточнении – он стал возможен, и реализуется благодаря и за счет борьбы Старого и Нового режимов, и фактического развала майданного движения.
А теперь собственно о войне.
Война – это прежде всего отношения, в состоянии конфликта, насилия и неприятия. И в этом смысле – тоже диалог культур.
Думаете, война как диалог – крамольная мысль?
Так уж сложилось, что диалог мы воспринимаем как категорию социологическую и моральную одновременно. Это взаимообратная связь, общение с целью нового общего, или некий общий «конструктив» (говоря обыденным языком). Но ведь и война – общение. Особое. Общение, в основе которого – насилие, навязывание своей правды ценой подавления и уничтожения. Общение на поражение «иного». Оружие как демонстрация силы своей «правды», а физическое уничтожение «иного», разрушение его жилища, инфраструктуры жизни, уничтожение его близких и самой среды обитания, — как ни цинично звучит – способ доказательства.
Война всегда двоична. И если в ее материальной основе – грубое стремление реализовать свою «инаковость» за счет другого (поэтому – непризнание права на иное, идиосинкразия, а в итоге – ненависть как наделение себя правом на отрицание бытия иного, эдакое безбожное «человекобожество»). То в плане духовном (простите за это слово) – стремление самоутвердиться силой с ощущением бес-силия свобственной идеи. И последнее – самая большая тайна, слабость и «ахиллесова пята» агрессора, развязавшего войну. Убить физически, подчинить, захватить, потому что иной способ утверждения своей «правды» и своего бытия не убеждают.
У войны разные завершения. И далеко не всегда – полное уничтожение иного (замысел может быть изменен, если «иной», враг сам стал угрозой гибели агрессора). Войны 20 века – тому свидетельство. Поэтому война может быть и жестоким путем к новому равновесию, со-жительству «иных», который достижим при условии баланса сил, либо найденной альтернативы этому уничтожению. То есть, в общем – тоже специфический, жестокий путь к общему.
В самой войне как особенном состоянии отношений «вражества» много особенностей. Демонстрация технологий, форм организации, использование знаний и обмен опытом (к сожалению, уничтожение – это тоже опыт конкуренции, конкуренции за жизнь). В истории войн множество примеров, как оружие одних толкало технический прогресс других семимильными шагами (английский лук и кризис европейского рыцарства, толчок развития огнестрельного оружия, или, например, высокоточное ПВО и роботизированные беспилотники)
Я не претендую на вселенские обобщения всех войн во все времена. Но вот у войн Новейшего (и нашего в том числе) времени есть одна важная особенность – они, независимо от локализации (то есть, кто с кем и где), с неизбежностью приобретают международное и даже глобальное значение.
Каждый раз, столкнувшись с очередным военным конфликтом, объединенный торговлей, дипломатией и большой политикой мир Новейшего времени стремится «переварить» конфликт с позиций общих угроз, общей безопасности и общего будущего.
Мы сейчас так устроены, что без-умие и эгоизм любого враждующего может нести не только локальную, но и глобальную опасность. У самого захудалого милитарного образования может возникнуть возможность уничтожить объект (например, атомную станцию), и это принесет разрушения и смерть в масштабе, несопоставимом с конфликтом. Не говорю уже о других, подобных примерах.
Но не только вооруженный конфликт и война находятся сейчас в фокусе и под пристальным вниманием всего мира Новейшего времени. И сам его результат важен, поскольку от того, кто окажется сильнее, зависит – будут ли появляться новые, такие же или еще более серьезные угрозы глобальному миру, или нет. В этом — и ответ на вопрос, почему «всем миром» боролись с иракским тираном или исламскими террористами. Цена жизни глобального мира слишком высока, чтобы рисковать равнодушием.
Вооруженный конфликт в Украине – это больше чем борьба за власть или контроль над территориями. И если причины конфликта – контр-революция, «воплощаемая» через вооруженное противостояние, то характер и последствия украинской трагедии приобретают новые черты и характеристики.
Во-первых, геополитический и геоэкономический контекст начавшегося вооруженного конфликта. Конфликт между Украиной и Россией на территории и с участием украинских полит-экономических игроков по факту оказался игрой даже не с «нулевой суммой», а с огромным «минусом» для обеих сторон. Бегство капиталов, сокращение внешней торговли, потеря доверия внешних партнеров – лишь поверхностные последствия. Кто там теперь вспоминает расчеты о выгодах Таможенного союза или ЕС…
Но есть и другие, куда более фундаментальные сдвиги. Рост евро-пессимизма в ЕС и выборы в европарламент, в ходе которых резко укрепились позиции евроскептиков. Рост популярности идеи евро-атлантического сообщества и нового укрепления НАТО. «Выдавливание» России из глобальных клубов, сворачивание высокотехнологического сотрудничества и ее вынужденный форсаж сближения с Китаем. Который, кстати, не прочь мирным путем получить новое жизненное пространство в виде Востока и Севера РФ. А что будет через 10 лет… так никто ведь не отрицает стратегического партнерства США и Китая.
Украина сохраняет особые отношения с ЕС (ассоциированное членство, зона свободной торговли), но учитывая ее внутреннее положение, виток новой деиндустриализации и угроза «размягчения» государственности (или даже трансформации на «две Украины») превращает Украину в периферийную центрально-европейскую зону с маловлиятельной субъектностью. Серую зону между РФ и ЕС.
Черноморский регион теряет шанс на консолидацию как крупный субрегиональный партнер ЕС.
А Россия… Милитарный Путин оказался выгоден многим: во-вне – новая страшилка для ре-консолидации Запада, ослабление совокупного модернизационного «фонда» из-за бегства капиталов и огромных затрат на ВПК и войну, внутри – милитарный бюджет и заказы на ВПК, прикуп бюрократии, чтобы подчинялась, дорогой найм медиа-класса. Главное – вовремя остановить риски настоящей, нешуточной войны. В Кремле ведь тоже не фанатики…
Многое здесь уже достигнуто. И майские инициативы со стороны мировых лидеров (ООН, G7, США, ЕС) начать мириться – логичны, потому что мир сдвинулся. А Россия Путина, решая внутренние проблема за счет украинской трагедии, «прощелкала» геополитическую ловушку новых трансформаций. Выдавливание Путиным «сквозь зубы» и нескрываемое раздражение после встреч в Нормандии – показатетельны больше, чем то, что он собственно говорил. Проиграл, казалось бы выигрывая…
Во-вторых, цивилизационная составляющая. Я не о Европе и «цивилизационном выборе». О другом. Игра на внутренних противоречиях в украинской политике и в социуме имеет не только текущее, но и глубинное, цивилизационное измерение. Только не стоит тешить себя иллюзиями, что здесь столкнулись «русский» и «украинский» миры. Скорее, задержавшийся в трансформациях, даже замороженный советский цивилизационный уклад с его «свободой порядка», памятью 20 века и поверхностным мультикультурализмом, столкнулся с романтико-утопическим, еще складывающимся, младоевропейским украинским укладом периода независимости. И там, и там – сыро и догматично.
Но энергия дальнейших перемен столкнулась с инерцией консервативной стабильности, «свобода порядка» — со «свободой самоорганизации», а историческая память советской цивилизации – с такой же еще молодой памятью «украинской европейской державности». Слепой с глухим… Это стереотипы поведения, экономическая организация труда, ментальные установки, символы и герои. Поэтому Восток Украины не понял Майдан (во всяком случае, долго не понимал). А идеологи Майдана – менторски учили жизни Донбасс и Крым. Диалог без обратной связи превратился в диалог конфликтов, в итоге диалог с помощью оружия. Вооружали – те, кто пытался сохранить свое, свой уклад и свою власть. Контр-революционеры, подменившие энергию перемен энергией реванша и передела.
В-третьих, интернационализация и профессионализация участников конфликта. История еще рассудит, сколько и кого было по разные стороны этой внутренней войны. Агентура Кремля, компрадорская купленная элита Киева, Крыма и Донбасса, «дикие гуси» всех мастей, с одной стороны. Агентура спецслужб США и ЕС, дипломатическая и финансовая поддержка Нового режима, консультационная и пр. военная помощь, и прочее – с другой.
Возня и постоянная перегруппировка, заигрывание с бывшими врагами и прикуп олигархии, территориальный передел на вотчины и «княжества», милитаризация активистов за счет многочисленных «самооборон», «правого сектора», территориальных батальонов и прочего – это уже правящая элита внутри.
Украинская война по факту все больше напоминает героизированную испанскую гражданскую войну 1936-39 гг. Ну кому там было дело до испанских сел и крестьян. Сам Хемингуэй воевал… Только тогда мало кто замечал, что великие державы шаг за шагом «сталкивали лбами» бывший СССР и Германию – за счет маневров флотов в Средиземном море, срыве договоров и гарантий, визуализации поддержки – советской, с одной стороны, германской – с другой. В полшаге остановились. Что было дальше, напоминать не стоит – 1938, 1 сентября 1939, 1941… Аналогии хромают, и не в них дело. Но стоит помнить, что интернационализация – не столько в составе участников, сколько в значении. А профессионализация – это когда изначальный конфликт теряет смысл (в нашем случае – желание реванша и плата за поддержку сбежавшего Старого режима), и ход событий приобретает совсем другой смысл – каждый участник видит свой интерес и свою возможность, а потенциальные жертвы – вынуждены хвататься за соломинку жизни, даже если приходится платить цену в виде новой государственности (Крым и крымчане – уже, Донбасс – на распутье).
Важно – не допустить превращение Донбасса в мутное озеро для «диких гусей». Потому что никакой логики в профессионализированной войне за деньги не будет. Банндитизм, террор и политический шантаж. Так уже было – в Африке, Латинской Америке… Переговоры, коридоры для выхода, давление на «скупщиков гусиных душ» – все средства хороши. А без «диких гусей» разбираться легче. И понятней.
И в-четвертых, – стихийный и болезненный поиск выхода из разразившегося кризиса украинской государственности.
Последняя война за советское наследие – принесла рождение «Украины без границ», новой Украины как социальной утопии будущего, и вместе с тем – создало угрозу возникновения «иной Украины». «Мы украинцы, но не бандеровцы» — так иногда говорят на улице растерянные и дезориентированные жители Донецка и Луганска, пытаясь определить свое жизненное место между распоясавшимися сепаратистами в «балаклавах» и дезорганизованной, с элементами «квасного патриотизма» вооруженными силами Украины.
Еще позавчера донеччане и луганчане настороженно и без особого энтузиазма смотрели на «народных самозванцев», «гришек отрепьевых» из ДНР и ЛНР, вчера – прятались по подвалам и со страхом ожидали вестей с очередных боев, где по обе стороны окопа – их знакомые и друзья (вперемешку с русскими и чеченцами), а сегодня – со страхом и отчаянием смотрят на горящие города, остановившиеся заводы, погибших соседей, уже невменяемых сепаратистов и нацгвардейцев.
Знаете, что может быть завтра, если не сможем обеспечить новый национальный и социальный мир? Без продуктов, лекарств, средств к существованию, потеряв родных и веру, – они начнут выгонять и бородатых «балаклавщиков», и нацгвардейцев, поддержат настоящих своих, и действительно почувствуют себя «другими украинцами».
Андрей Ермолаев